Рейтинг:   / 522
ПлохоОтлично 
Категория: Общество Автор: Просмотров: 1523



До фронта еще километра три. И вдруг из крайних хат – пулеметные очереди. "Наш взвод шел во главе колонны, так двоих сразу наповал, а еще троих ранило. Что такое? Откуда тут немцы?
      Тут же развернулись в цепь. Один взвод зашел с фланга, пулеметные точки гранатами забросали. Взяли мы их без особого труда. Смотрим: немцев среди убитых мало, в основном власовцы. Троих живыми взяли.
      Ротный наш курский был. Старший лейтенант. Как сейчас его помню: высокий, сухощавый, уже в годах. Ну, может, лет тридцати пяти так. До нас взводом командовал. В Курске у него семья была. Вся погибла. Бомба в дом попала. Жену и троих дочек – всех разом. Это мы знали.


     В середине деревни, под вербами, три грузовика стояли. Моторы уже работали. Видать, драпануть хотели. В кабине одной из машин две девушки. С власовцами были. Но не в форме, а так, в платьишках. Привели всех в хату. Меня поставили охранять их. Вот потому–то я все и видел.
     Пришел ротный. С убитыми попрощался и пришел. Ребят своих мы тут же, в деревне, и похоронили. Пленных поставили прямо в хате, вдоль стены. Ротный крайнему власовцу: "Как же ты, сукин сын, посмел присягу нарушить?" – "В плен попал. Невыносимо было. Простите!"
      Ротный ему: "Прощаю" – и в лоб из ТТ. Другому: "А ты почему немецкую форму надел?" – "Простите". И на колени упал. "Видать, и перед немцами ты так же унижался, на коленях стоял? Прощаю". И ему – в лоб. Третий весь трясется, голову опустил, белый весь как мел. "А ты?" Тот молчит. Только слышно, как зубы стучат. "И тебя прощаю".

Дальше девчата стоят. У них руки–ноги тоже ходуном ходят. Ротный им: "А вы как сюда попали?" А сам уже свой ТТ в кобуру прячет. Ярость в нем вроде как улеглась, только руки трясутся, никак пистолетом в кобуру не попадет.
         "Обслуживали их?" – "Обслуживали". – "Эх вы, шкуры! Подстилки немецкие! А если прикажу мою роту обслужить?" –  "Обслужим, – говорят. – Только, дяденька, отпустите". Молчит наш ротный, на них посматривает.
Скулы у него так и прыгают. Гляжу, злоба в нем еще играет. "А откуда ж вы родом?" – спрашивает и ремешок кобуры      уже застегивает. Они ему: "Курские". – "Что–о?! Ку–рс–ки–е?!" – "Да, дяденька, курские". – "Нет! Нет и не будет никогда в Курске блядей немецких!" И тут же...., и обеих тут же положил. Ох, натерпелся я тогда! Стоял ни живой ни мертвый. А ночью ротный напился. К передовой его везли на подводе.

 Перед форсированием Днепра был такой случай. Разведчики наши притащили языка. А жители привели своего, в немецкой форме. Власовца. И где они его прихватили? Говорят, у бабешки какой–то прятался. Немец оказался из эсэсовской дивизии. Ни слова из него не вытащили. И повесили их, обоих, возле штаба полка. Немца – за шею. А власовца – за ноги. Долго он так, вниз головой, болтался. Немец сразу затих. А этот еще долго живой был.
      Как–то, помню, стоим на переправе. Уже не помню, на какой реке это было. Там же, в Восточной Пруссии. Навстречу гонят колонну пленных. Ждем, пока их проведут.
       И вдруг один из колонны выскакивает к нам: "Товарищи, дайте закурить!" Во взводе у нас был матрос, звали его Иваном Николаичем. Годов, может, так под сорок. Нам, молодым, он казался стариком.
       Мы его и звали по имени–отчеству. Глядим, наш Иван Николаич мигом с плеча автомат — и чирк его! Тот сразу и завалился. А Иван Николаич весь вскипел! И дальше бы, наверно, очередью повел. Подскочила охрана: "Что такое?! Кто стрелял?!" А мы уже Ивана Николаича затолкали в свою колонну: "Не знаем кто. Наши не стреляли".


       А после, когда на другую сторону реки перешли, его и спрашиваем: "Ты что ж это, Иван Николаич?" – "Такие товарищи, – говорит, – всю мою семью расстреляли в Псковской области".Власовцы.
      В Познани наш взвод наскочил на пулемет. Наступали вдоль домов. Обычный уличный бой. Продвигались хорошо. Немцы где начнут стрельбу, мы тут же — из всех стволов. Ребята зайдут, пару гранат бросят и дальше пошли. А тут — прихватил нас… Вперед – ни шагу. Режет, сволочь, длинными очередями. И стреляет точно, со знанием дела. Чуть кто из наших ребят голову поднимет или перекатится в сторону, к тротуарному брусу, смотришь, уже в луже крови лежит.
      Мы отползли и начали обходить его сбоку. Но к самому пулемету подойти все же не можем. И гранату кинуть нельзя – стена. А слышим, как рядом совсем, вот, за стеной, лупит. А как его достать? Тогда мы пробили стену, пролезли туда и схватили этого пулеметчика. Оказалось, власовец! Нашивки на рукаве.
       Русская освободительная армия. Вроде. Схватили мы этого "освободителя", поволокли. А вторым номером у него немец был. Ребята его сразу застрелили. А этого затащили на седьмой этаж и сбросили вниз.
Когда вытолкнули на балкон и он все понял, как заплачет! Что–то пытался сказать. Но кто его будет слушать, когда он стольких наших ребят положил?!

(Из воспоминаний сержанта 74–й гвардейской стрелковой дивизии 29–го гв.стр.корп. 8–й гв.армии Н.С.Жаворонкова).